Люди в изумлении слушали его и оборачивались друг к другу.

— Это ли сын Марии? Как ладно он говорит!

— Это дьявол говорит его устами. Где его братья? Пусть свяжут его, пока он никого не покусал!

— Он снова начал. Т-с-с-с!

— День Господа пришел, братья. Готовы ли вы? У вас осталось мало времени. Сзывайте бедных и раздавайте свое добро. Что вам заботиться о богатствах этой земли? Огонь их все пожрет. Ибо Царствию Небесному предшествует царство огня. В день Господа стены домов восстанут на своих обитателей и сокрушат богатых; золотые слитки в их сундуках превратятся в кровь и пот обездоленных и затопят притеснителей. Разверзнутся небеса, хлынет огненный дождь, море огня зальет землю, лишь новый ковчег будет плыть по нему. В моих руках спасение, я ступаю на ковчег и выбираю. Братья мои, назаретяне, я начинаю с вас. Вас первыми я приглашаю. Входите! Пламя Господа уже спускается с небес!

— Ха-ха-ха! Сын Марии пришел нас спасать, — заулюлюкала толпа.

Со всех сторон доносились взрывы хохота. Кое-кто уже начал собирать камни.

И вдруг в дальнем конце площади появился какой-то бегущий человек. Это был Филипп, пастух. Как только он узнал о приходе своих друзей, он тут же кинулся к ним. Глаза у него опухли, словно от слез, щеки ввалились. В тот самый день, когда он попрощался у озера с Иисусом и своими друзьями, крича им вслед: «Я не пойду, у меня овцы, на кого я их оставлю?!» — разбойники, спустившиеся с гор, скрутили его и увели всех овец, оставив ему лишь пастуший посох. С тех пор он ходил от деревни к деревне, от горы к горе в поисках своей отары, словно царь в изгнании. Из его уст вылетали проклятия и угрозы, и он точил свой кинжал, но по ночам, оставаясь в одиночестве, он плакал… И теперь он бежал к старым друзьям, собираясь присоединиться к ним, поведать о своих страданиях, чтобы всем вместе отправиться на поиски его стада. До него донеслись смех и улюлюканье.

— Что это там происходит? — пробормотал он. — Над чем они смеются? — И он подошел ближе.

— Над чем вы смеетесь? — гневно вскричал Иисус. — Зачем собираете камни — чтобы побить Сына человеческого? К чему похваляетесь своими домами, оливковыми рощами, виноградниками?! Все это прах! Прах! Сыновья и дочери ваши — прах! Великий разоритель огонь сойдет с вершин гор, чтобы похитить ваших агнцев!

— Какой разоритель? Каких агнцев? — пробормотал Филипп, оперевшись подбородком на свой посох. — О каком это пламени он говорит?

Пока Иисус говорил, сходилось все больше и больше людей с землистым цветом кожи — нищих. Прослышав о новом пророке бедняков, они бросились на площадь. Говорили, что в одной руке у него божественный огонь, чтобы спалить богатых, а в другой — весы, чтобы поровну разделить их добро между бедными. Явился новый Моисей, принесший новый, более справедливый Закон. И собравшаяся голытьба с восторгом внимала ему. Свершилось! Свершилось! Пришло царство бедных!

Иисус заговорил снова, и тут же ему на плечи обрушились четыре руки, стащивших его с камня. Он не успел оглянуться, как уже был связан толстой веревкой.

Обернувшись, Иисус увидел, что это сыновья Иосифа, его собственные единокровные братья — Симон, хромой, и Иаков, благочестивый.

— Домой! Домой! — вопили они, таща его за собой. — Ты одержим бесами!

— У меня нет дома. Оставьте меня! Вот мой дом, и вот мои братья, — воскликнул Иисус, указывая на толпу.

— Иди домой, домой! — хохоча, подхватили деревенские толстосумы. Один из них поднял руку и кинул камень. Он попал в лоб Иисусу — пролилась первая капля крови.

— Смерть! Смерть! — завизжал горбатый старик. — Он — чародей, он насылает на нас свое колдовство! Он призывает огонь на наши головы — огонь и вправду обрушится и сожжет нас!

— Смерть! Смерть! — послышалось со всех сторон.

— Позор на ваши головы! — выскочил вперед Петр. — Что он вам сделал? Он невинен!

— Похоже, ты на его стороне? — схватил Петра за шею какой-то дюжий парень из толпы.

— Нет! Нет! Нет! — взвыл Петр, пытаясь вырваться из цепких лап.

Трое других учеников Иисуса словно обезумели от страха. Глаза Иоанна наполнились слезами. И лишь Иуда, продравшись сквозь толпу, отшвырнул двух обнаглевших братьев от учителя и развязал веревку.

— Прочь! — закричал он. — Или вам придется иметь дело со мной. Прочь отсюда!

— Будешь командовать у себя в деревне! — воскликнул хромой Симон.

— Я буду командовать везде, пока со мной мои кулаки, ты, хромоножка! Постыдитесь — вы уже предали его! — повернулся он к четверке учеников. — Сюда! Встаньте вокруг него, чтобы никто его не тронул!

Ученики потупились.

— Братья, мы с вами! — завопили нищие и бродяги, пробиваясь вперед. — Убьем их!

— Я тоже с вами! — раздался чей-то истошный крик. Это Филипп, размахивая посохом, пытался пробиться к ним через толпу. — Я иду!

— Добро пожаловать, Филипп, — ответил ему рыжебородый. — Присоединяйся к нам. Бедные и обездоленные — все вместе!

Жители Назарета дрогнули при виде всей этой нищей толпы. Сын плотника пришел подстрекать бедных, он хочет перевернуть мир вверх дном. Он ведь сам сказал, что принес новый Закон! Смерть, смерть ему!

Подогретые злобой, они приготовились к борьбе: одни — вооружившись посохами, другие — ножами и камнями. Старики отошли в сторону и подбадривали молодежь криками. Друзья Иисуса отступили под платаны на край площади. Иисус, выйдя вперед, остановился между двумя бушующими толпами.

— Братья! — закричал он, раскинув руки, но его никто не стал слушать. Уже летели камни, стонали первые раненые.

Из узкой улочки выбежала женщина. Лицо ее было туго обвязано черным платком, закрывавшим все, за исключением огромных глаз, в которых стояли слезы.

— Ради Бога, не убивайте его! — закричала она пронзительным голосом.

— Мария, его мать! — раздался приглушенный ропот.

Но разве мужчины могли в это мгновение пожалеть мать — гнев правил ими.

— Смерть! Смерть! — вопили назаретяне. — Он пришел будоражить народ, поднять восстание, разделить наше добро между босоногой нищетой. Смерть!

Противники перешли к рукопашной. Оба сына Иосифа, стеная, уже катались в пыли. Иаков камнем рассадил им головы. Иуда с кинжалом стоял перед Иисусом, не давая никому приблизиться к нему. Филипп, вспомнив о своих овцах, дал волю ярости и слепо молотил по головам посохом.

— Во имя Господа! — снова послышался голос Марии. — Он болен! Он вне себя! Сжальтесь!

Но ее крик потонул в общем реве. Иуда, выбрав одного из самых рьяных противников, наступал на него теперь, прижав кинжал к самому его горлу. И лишь Иисус, схвативший его за руку, вовремя предупредил кровопролитие.

— Иуда, брат мой, — воскликнул он, — не надо крови! Не надо!

— Чего же ты хочешь? Воды? — в ярости обернулся к нему рыжебородый. — Может, ты забыл, что в твоих руках секира? Час пришел!

Даже Петр после нескольких полученных ударов рассвирепел и, схватив огромный камень, прицеливался — в кого бы бросить.

Мария прошла в самую гущу схватки, приблизилась к сыну и взяла его за руку.

— Дитя мое, что с тобой? В кого ты превратился? Возвращайся домой — вымоешься, переоденешься, обуешь свои сандалии. Ты весь грязный, сын мой.

— У меня нет дома, — ответил Иисус. — У меня нет матери. Кто ты?

Вцепившись ногтями в свои щеки, Мария зарыдала и более уже ничего не произнесла.

Петр швырнул камень и попал по ноге горбатому старику. Жертва взвыла от боли и, прихрамывая, двинулась в сторону дома раввина. Но тот, запыхавшись, уже бежал навстречу. Услышав шум, он выскочил из-за стола, за которым сидел, погрузившись в Святое Писание. Схватив посох, он бросился посмотреть, что происходит. Встретившиеся ему по дороге раненые рассказали о происходящем, и, наконец, пробившись через толпу, раввин смог добраться до сына Марии.

— Что это значит, Иисус? — строго спросил он. — И это ты, проповедник любви? Это такую любовь ты нам принес? Тебе не стыдно? — Он повернулся к толпе: — Дети мои, возвращайтесь в свои дома. Это мой племянник. Он больной, несчастный человек; он давно уже болеет. Не держите зла на него, но простите его. Это не он говорит, его устами кто-то пользуется.