— Смотри, вон Петр! — закричал Андрей, указывая на берег, где тащили сети.

— И Иаков, — вздохнул Иоанн. — Они все еще не могут оторваться от этого мира.

— Не вздыхайте, возлюбленные спутники, — улыбнулся Иисус. — Прилягте здесь и отдохните, а я спущусь вниз и приведу их, — и он легкими мальчишескими шагами двинулся вниз.

«Он словно ангел, — подумал Иоанн, любуясь им. — Только без крыльев…» Иисус спускался, перепрыгивая с камня на камень. Достигнув берега, он замедлил шаг и подошел к обоим рыбакам, тянувшим сеть. Не говоря ни слова, он остановился за их спинами и долго глядел на них. Он ни о чем не успел подумать, и душа его стала взлетать. Все обратилось в свет и всплыло, словно облако, — два рыбака и сети с их содержимым поднялись в воздух, и вот уже не рыба трепыхалась в них, но люди, тысячи счастливых улыбающихся людей…

А оба рыбака, внезапно ощутив легкое покалывание в голове и сладкую неведомую истому, испуганно обернулись. Перед ними неподвижно стоял Иисус.

— Прости нас, рабби! — вскричал Петр.

— За что, Петр? Что вы такого сделали, что просите у меня прощения?

— Ничего, — растерялся Петр, — и вдруг взорвался: — Разве это жизнь?! Меня уже тошнит от всего этого!

— И меня! — Иаков швырнул сеть на землю.

— Идемте! — протянул Иисус им руки. — Идемте, я сделаю вас ловцами душ, — и взяв их за руки, повторил еще раз: — Идемте.

— Мне, наверно, надо попрощаться с отцом, — вспомнил Петр про старого Иону.

— Не оглядывайся назад, Петр. У нас нет времени. Идемте.

— А куда? — заколебался Иаков.

— Зачем ты спрашиваешь? Не надо ни о чем спрашивать, Иаков. Идем!

Старый Иона тем временем стряпал, склонившись над жаровней, и поджидал своего сына Петра. Своего единственного сына теперь, да сохранит его Бог. Петр был разумным парнем, толковым работником, а Андрея он давно уже вычеркнул из своей памяти. Сначала тот ходил за одним шарлатаном, теперь за другим, бросив своего старого отца чинить сети, бороться с ветрами и проклятой лодкой, не говоря уже о приготовлении пищи и заботах по дому — после смерти жены он один управлялся с домашними делами. «Но рядом со мной Петр, да будут с ним мои благословения, — думал Иона, — он придает мне сил…» Старик попробовал пищу. Готова. Он взглянул на солнце. Почти полдень.

— Как же я проголодался, — вздохнул Иона, — но не стану есть до его прихода, — и он сел в ожидании, сложив руки.

Дом Зеведея, как всегда, был открыт. Двор был заполнен корзинами и кувшинами, в углу стоял перегонный куб. В такие дни, когда из оставшихся в давильне виноградных отжимок изготавливалась ракия, весь Капернаум пропитывался винным духом. Старый Зеведей со своей женой обедали за маленьким столиком под обобранными лозами, увивающим деревянный навес. Зеведей тщательно пережевывал пищу своими беззубыми челюстями и толковал о делах. Он уже давно поглядывал на дом своего соседа, старика Наума, который задолжал ему и не мог расплатиться. На следующей неделе, если на то будет воля Господа, Зеведей собирался отсудить Наумово жилище за долги. Давно он мечтал добраться до этого домика, чтобы сломать стену и расширить свой двор. Виноградная давильня у него была, но он еще хотел завести и давильню для оливок, чтобы к нему ходила вся деревня за оливковым маслом, а он брал бы часть в уплату и запасался маслом сам. Но куда тогда девать виноградную давильню? Нет, как ни крути, ему нужен дом Наума.

Саломея слышала, что он говорил, но мысли ее были далеко — она думала о своем любимом сыне Иоанне. Где он теперь? Она вспомнила нового пророка, речь которого сладка, как мед. Ей так хотелось опять увидеть его, услышать, как он говорит, как вводит Господа в сердца людские. «Мой сын правильно поступил, — подумала она, — он выбрал верную дорогу, и да будут с ним мои благословения». Ей вспомнился сон, приснившийся несколько дней тому назад: с шумом захлопнув за собой дверь, она выходит из дома, покидая навсегда давильни, дом и мужа, чтобы следовать за новым пророком. «Я бежала за ним босая и голодная, — вспоминала она, — но впервые в жизни я поняла, что такое счастье».

— Ты меня слышишь? — возмутился Зеведей, заметив, что жена отвлеклась. — Где ты блуждаешь?

— Слышу, — ответила Саломея и взглянула на него так, словно видела его впервые.

В это мгновение с улицы донеслись знакомые голоса, и Зеведей, взглянув на ворота, закричал:

— Вот они!

При виде человека в белом, идущего между его сыновьями по улице, Зеведей с набитым ртом бросился к дверям.

— Эй, парни, куда это вы идете? Почему не заходите в дом? Стойте!

— У нас дела, Зеведей, — ответил ему Петр, остальные были уже впереди.

— Какие дела?

— Очень сложные и серьезные, — рассмеялся Петр.

— И ты, Иаков, и ты?! — давясь непрожеванной пищей, закричал Зеведей.

— Попрощайся со своими сыновьями, Зеведей, — качая головой, промолвила Саломея. — Он забрал их у нас.

— И Иаков? — не в силах собраться с мыслями, повторял старик. — Но он же неглуп! Этого не может быть!

Саломея молчала. Да и что она могла ему сказать? Разве он понял бы? Забыв о еде, она подошла к воротам и стала смотреть вслед удаляющейся счастливой компании — они направлялись к царской дороге, ведущей к Иордану и дальше к Иерусалиму. Она подняла свою иссохшую руку и тихо, так, чтобы не слышал муж, промолвила:

— Да будет с вами мое благословение.

На выходе из деревни они встретили Филиппа, который привел на водопой своих овец. Он стоял на красном камне, любуясь своей тенью, колыхавшейся на голубовато-зеленых водах озера. Услышав на дороге хруст гальки, он обернулся.

— Привет! — закричал он, узнав путников. — Эй, вы что, не видите меня? Куда это вы?

— В Царство Божие, — ответил Андрей. — Пойдешь с нами?

— Скажи серьезно, Андрей. Если вы на свадьбу в Магдалу, я с вами. Если хотите знать, Нафанаил тоже меня приглашал. Он женит своего племянника.

— А дальше Магдалы ты не пойдешь? — спросил Иаков.

— У меня овцы, — ответил Филипп. — Кому я их оставлю?

— Отдай их Господу, — не оборачиваясь, сказал Иисус.

— Их съедят волки.

— Ну и пусть! — крикнул Иоанн.

«Боже милосердный, эти парни совсем сошли с ума», — подумал пастух и засвистел, сзывая отару.

А путники все шли и шли. Впереди все так же шел Иуда с кривым посохом — он спешил, ему не терпелось добраться до места, остальные же радовались и ликовали. Они свистели, подражая черным дроздам, и смеялись. И лишь Иуда с мрачным видом целеустремленно шел вперед.

— Иуда, скажи, куда мы идем? — догнав, тихо спросил его Петр.

— В Царство Божие, — ухмыльнулся рыжебородый.

— Перестань ты шутить, ради Бога, скажи мне, куда мы идем? Я боюсь спрашивать об этом учителя.

— В Иерусалим.

— Ой! Три дня пути, — схватившись за свои седые волосы, вскричал Петр. — Если бы я знал, я бы прихватил свои сандалии, хлеб, мех вина и посох.

Тут рыжебородый не сдержался и разразился хохотом.

— Бедный Петр, но шарик уже покатился и теперь его не остановишь. Попрощайся со своими сандалиями, хлебом, вином и посохом. Мы отбыли — ты еще не понял, Петр? — мы отбыли из этого мира, мы попрощались с этим морем и землей и взлетели! Но еще не поздно… — прошептал он в самое ухо Петру, — уйти!

— Как же я могу теперь уйти? — промолвил Петр, разведя руками. — Все стало безвкусным для меня, — он указал на озеро, лодки и оставшиеся позади хижины Капернаума.

— Понимаю! — кивнул рыжебородый. — Ну тогда хватит хныкать и пошли!

ГЛАВА 15

Первыми его учуяли собаки, залившись лаем. Вслед за ними с криками: «Он идет! Он идет!» — по улицам Магдалы пробежали дети.

— Кто идет? Кто? — спрашивали люди, открывая двери.

— Новый пророк!

На пороги домов высыпали женщины и старухи, мужчины побросали свои дела, немощные, ликуя, готовились ползти, чтобы прикоснуться к нему. Слава его уже распространилась по всем окрестностям Генисаретского озера. Припадочные, слепые и расслабленные, вылеченные им, разносили слухи о его силе и святости от деревни к деревне: