— Он прикоснулся к моим померкнувшим очам, и я увидел свет!
— Он велел мне отбросить костыли и идти, и я пустился в пляс!
— Полчища бесов пожирали меня. Он поднял руку и приказал им: «Выйдите вон и войдите в свиней!» И бесы тут же с визгом покинули меня и бросились к свиньям, пасущимся на берегу. Животные посходили с ума, начали кидаться друг на друга, а потом попрыгали в воду и утонули.
Когда до Магдалины долетела добрая весть о приходе Иисуса в Магдалу, она вышла из дома. С тех пор, как сын Марии велел ей вернуться сюда и не грешить, она ни разу не появлялась на улице. Она плакала, и душа ее очищалась этими слезами — они смывали прошлое из памяти: и позор, и радости, и ночные загулы, — она это должна была уничтожить, чтобы родиться заново. Первые дни она выла и билась головой о землю, но со временем покой снизошел на нее, боль отступила, исчезли мучившие ее кошмары, и теперь каждую ночь ей снилось, что Иисус входит в дверь, как хозяин дома, садится во дворе под цветущим гранатом. Что пришел он издалека, усталый и обиженный людьми. Что она греет воду, моет его святые ноги и, распустив волосы, вытирает ими его стопы. А он… он отдыхает, улыбается и разговаривает с ней. Магдалина никогда не могла припомнить утром, что он говорил, но просыпалась теперь всегда радостной и счастливой; в последнее время она даже начала что-то тихо напевать, так, чтобы не слышали соседи. И теперь, при криках мальчишек, что он идет, она вскочила, прикрыла свое знакомое многим, бесстыдно красивое лицо платком, так что остались видны лишь огромные черные глаза, и отодвинула засов, чтобы встретить его.
В тот вечер вся деревня бурлила. Девушки примеряли украшения и готовили лампы для свадебной процессии. Женился племянник Нафанаила — он был сапожником, как и дядя, — загорелый, круглолицый, как ребенок, с огромным носом. Невеста, укутанная густой вуалью, под которой поблескивали лишь глаза да серебряные серьги, сидела на возвышении в кресле у себя дома в ожидании, когда придут гости и девушки с зажженными лампами, когда раввин развернет Писание и благословит ее и когда, наконец, все уйдут и она останется одна со своим длинноносым мужем.
До Нафанаила тоже долетели детские крики, и он выбежал навстречу, чтобы пригласить гостей деревни на свадьбу. Он нашел их у колодца, где они присели передохнуть и утолить жажду. Перед Иисусом на коленях стояла Магдалина. Она уже омыла ему ноги и теперь вытирала их своими волосами.
— Сегодня женится мой племянник, — промолвил Нафанаил. — Будьте так добры, приходите на свадьбу. Будем пить вино из винограда, который я давил этой осенью у Зеведея. Мы много слышали о твоей святости, сын Марии, — обратился он к Иисусу. — Окажи честь, приди благословить молодую пару, чтобы они рожали сыновей во славу Израиля.
— Нам милы людские радости, — поднялся Иисус, — пойдемте, друзья, — он взял за руку Магдалину и помог ей встать, — пойдем с нами, Мария.
На душе его было радостно, и он двинулся вперед. Он любил праздники. Ему нравились сияющие лица людей, ему нравилось смотреть на женихов и невест, которым назначено поддерживать огонь в незатухающем очаге человечества: «Растения, птицы, звери, люди — все священно, — думал Иисус, идя на свадьбу. — Все они — Божьи творения. Зачем они живут? Во славу Господа! Так пусть же они живут во веки веков!»
Чистые юные девушки в своих белых платьях уже стояли у закрытой, богато украшенной двери. С зажженными лампами в руках, они пели старинные свадебные песни, прославляющие невесту, насмехавшиеся над робким женихом и просящие Господа благословить молодых. Начиналась свадьба, женился израильтянин, и два тела, которым суждено было соединиться сегодня, может, дадут жизнь Мессии… Жених задерживался, и девушки пели, чтобы скоротать время, в ожидании, когда он наконец появится, откроет двери и начнется обряд.
Но пока они пели, появился Иисус со своими спутниками. Обернувшись и увидев Магдалину, девушки резко оборвали песню и, покраснев, сбились в кучу. Что эта блудница делает здесь среди девственниц? Где старейшина? Почему он не выгонит ее? Свадьба испорчена!
Замужние женщины тоже с ненавистью уставились на нее; вся толпа гостей зароптала, и негодование волной прокатилось от закрытых дверей к Магдалине, которая сияла, как зажженный факел. Она стояла рядом с Иисусом, и ей казалось, что тело ее невинно, а уста никогда не целованы. Но вот толпа расступилась, давая дорогу маленькому старичку с красным носом — деревенскому старейшине. Он приблизился к Магдалине и, коснувшись ее своим посохом, сделал знак, чтобы она удалилась.
Руки, лицо, непокрытая грудь Иисуса горели от пропитанных ядом злобы взглядов. Он чувствовал, что все тело его пылает, словно в него вонзаются тысячи невидимых шипов. И переводя взгляд со старейшины на честных жен, ухмыляющихся мужчин и краснеющих девиц, он лишь вздыхал. Сколько еще глаза людские будут оставаться слепыми, не давая увидеть людям, что все они братья?
Шум тем временем нарастал; из толпы начали доноситься первые угрозы. К Иисусу подошел Нафанаил, но учитель мягко отстранил его и стал пробираться к девушкам. Лампы заколебались — люди расступались, освобождая ему дорогу. Он остановился у двери невесты и поднял руку.
— Девы, сестры мои, Господь коснулся моих уст и вверил им благое слово, чтобы я передал его вам в этот святой вечер свадьбы. Девы, сестры мои, раскройте уши, раскройте ваши сердца, и вы, братья мои, слушайте, ибо я буду говорить!
Люди смущенно затихли. Мужчины по его голосу решили, что он сердит, женщины — что опечален. Все замолчали, лишь со двора дома доносились звуки цитр, которые настраивали два слепых музыканта.
Иисус поднял руку.
— Девы, сестры мои, на что похоже Царство Божие? Оно похоже на свадьбу. Господь — жених, а душа человеческая — невеста. А протекает эта свадьба на небесах и приглашен на нее весь род людской. Простите меня, братья мои, но Господь говорит со мной притчами, притчами и я буду говорить с вами.
В одной деревне была свадьба. Десять дев взяли свои лампы и вышли встречать жениха. Пять из них были мудрыми и взяли с собой еще сосуды с маслом. А пять других — неразумными, и не взяли с собою масла. Остановились они у дома и стали ждать, но жених припозднился, и все они задремали и уснули. А в полночь раздался крик: «Вот жених идет, выходите навстречу ему!» Встали все девы и начали поправлять затухающие светильники свои. Но у неразумных дев уже не осталось масла. И сказали они мудрым девам: «Дайте нам вашего масла, сестры, потому что наши светильники гаснут». А мудрые ответили: «У нас не осталось. Пойдите и купите себе». И пока неразумные девы бегали за маслом, прибыл жених, мудрые девы вошли в дом и дверь закрыли. После вернулись и неразумные девы с зажженными лампами и начали стучать в дверь. Они плакали и умоляли: «Откройте нам! Откройте!» Но мудрые девы лишь смеялись. «Так вам и надо! — отвечали они. — Дверь заперта. Уходите!» А те лишь плакали и просили: «Откройте дверь! Откройте! Откройте!» И тогда… — Иисус умолк и, еще раз окинув взглядом старейшину, гостей, честных жен и девушек с горящими светильниками, улыбнулся.
— И тогда? — повторил Нафанаил, который слушал с раскрытым ртом. Его простые и медлительные мысли начали мешаться. — И что тогда, рабби, чем все кончилось?
— А как бы ты поступил, Нафанаил? — спросил Иисус, обращая на него свой завораживающий взгляд. — Как поступил бы ты, если бы был женихом?
Нафанаил молчал. Он не мог ни на что решиться: то ему казалось, что он выгнал бы их, как того требовал Закон — дверь ведь была уже закрыта, то ему становилось жаль их, и он думал, что, пожалуй, он бы их впустил.
— Как бы поступил ты, Нафанаил, если бы ты был женихом? — повторил Иисус, и глаза его с мольбой скользнули по простодушному лицу сапожника, словно лаская его.
— Я бы открыл дверь, — тихо проговорил Нафанаил, чтобы его не услышал старейшина. Он более не мог противиться взгляду сына Марии.
— Мир тебе, друг мой Нафанаил, — радостно воскликнул Иисус и поднял руку, благословляя его. — В этот миг еще при земной жизни ты вошел в Царствие Небесное. Жених поступил точно так, как ты сказал, — он приказал слугам открыть дверь. «Это ведь свадьба! — вскричал он. — Так пусть же все едят, пьют и веселятся. Откройте дверь неразумным девам, вымойте и освежите им ноги, ибо они много бегали».